На Эч-То волны бились о скалы, на каменных дорожках блестели нити спустившегося с неба дождя — всюду, словно обступив, их окружал бесконечный океан. Рей могла бы долго смотреть на плещущуюся воду в её руке, если бы всё это было не настолько странно. Нереально. Капли скатывались с её ладони, набухая росой на траве, и она моргала ещё несколько раз, чтобы убедиться, что перед ней не пески.
Жара не мучила так, как на Джакку, и прохладный климат заставлял поежиться, без раздумий о том, в какие тряпки ещё завернуться, обезопасив себя от солнечного удара. Всё здесь было не таким — незнакомым ей. Даже птицы в небе, звонко раздающие эхом свою песнь, не имели ничего общего со стальноклювами, обитающими в пустыне. Если бы люди слышали крики тех, кого они раздирают в клочья за считанные минуты, они вряд ли ещё когда-нибудь назвали бы птиц прекрасными существами. А если бы увидели — бежали бы до самой заставы.
Но Рей продолжала смотреть на черные галочки, кружащие среди сбившихся туч, и не могла избавиться от судорожной привычки искать рукой посох за спиной, когда ей казалось, что они совершают пикирование вниз. Она не переставала дергаться от резких звуков, ожидая опасности с любой стороны, и была всякий раз благодарна, когда они расставались с Люком. Как оказывается, к постоянному обществу Рей тоже не привыкла.
Она вообще ни к чему не приноровилась. Было тяжело. Это только первые дни она ещё глядела на Люка Скайуокера взглядом «да-он-же-ходячая-легенда», не к месту мысленно припоминала Хана и упорно делала вид, что смотрит на Люка никак на памятник, прошедшие заслуги которого ей малоизвестны, как далекие сказки из детства, а как на человека. Когда время удивления и восхищения прошли, Рей, помещенная в однообразный пейзаж с тяжелым скрипом сменяющихся дней, пыталась понять, что происходит. И что происходило. Ей хотелось не то что ущипнуть себя, а попросить Чуи огреть её арбалетом по голове, после чего оказаться в подбитом шагоходе с сомнительным уютом и посчитать всё ненормальным сном. Она усиленно выстраивала собственную хронологию событий в стараниях распознать, что всё из этого было настоящим. В затихшем покое, среди Первого храма джедаев, в случившееся банально не верилось. Но во что ей не верилось больше всего?
В Кайло Рена.
Или, вернее сказать, она не хотела верить, что он точно был настоящим. Одно она знала наверняка — не желала встречаться с ним снова. Боялась?
Но разве можно бояться человека, которого ты сама чуть не похоронила под снегами?
Наводящие вопросы, упорно лезшие на видное место, откидывались Рей как ненужные. Она топила их непрестанно в потоке мыслей, заглушала первыми вопросами, лезшими на ум, обращалась с ними к Люку, и пыталась не думать ни о чем другом.
И это всё равно лезло, росло, душило её. Она чувствовала, что он всё ещё жив — как она могла это чувствовать? Все новые странные ощущения совершенно не приходились ей по вкусу. В голове ещё были живы видения, случившиеся с ней на Такодане, и Рей моментами ловила себя на том, что ей порой не хочется закрывать глаза, даже если они и слипаются. Она искала кучу бесполезных занятий, глушила всё до конца, не понимая, что когда-то это всё должно было настигнуть. Она продолжала бежать.
Продолжала до тех пор, пока не поломалась от усталости где-то по пути: позволила отдаться убаюкивающей слабости и прикрыть глаза. Всего лишь на секунду — обещала себе Рей.
Секунда превращалась в тянущиеся минуты. Последний раз ей снилось Джакку. Море брошенных кораблей, пропасть обманчивой пустоты под ногами, а Рей где-то снова среди них, в надежде найти что-то ценное. Она бы не отказалась и от тысячи таких однообразных снов. Лишь бы не этот, один, выделяющийся из всех.
Рей угадывает очертания фигуры сразу, считает шаги назад, почти не задумываясь, пока пальцы впиваются в меч.
Она думала о нем и думала предостаточно, но никогда — настолько реально, осязательно. Будто если её проткнут мечом, она в самом деле умрет. Хочет ли он её убить? Отомстить?
Зачем он преследует её?
Она мотает головой, в которой скопился жар лихорадочных мыслей. Вглядывается, щуря глаза. По рукам не бьет дождь как прежде, как в одном из её кошмаров, лишь туман везде стелется, будто остров укрыли покрывалом.
Рей не может понять, настолько горячи её пальцы или же это режущий металл меча, но ни одно из этих обстоятельств точно не прибавляет ей благоразумности.
— Что, — из губ выплевывается какой-то свистящий, неуверенный звук, — одного шрама было недостаточно?
Если это сон, он сгинет тут же — по крайней мере, так решает Рей, в лице которой смесь напряженного удивления и страха, и она давит, атакует их первой колкостью, желая придать себе сил.
Она не собирается всматриваться в его лицо, взглядом следуя где-то неподалеку. Это нужно просто перетерпеть. Но мысленную мольбу, «прочь из моей головы», заглушить почему-то не получается, и она давит на все стенки, чуть ли не скатываясь обжигающим шепотом на язык.
Рей надеется, что он не слышал. Делает ещё один шаг — непременно назад.

Рей нечаянно поднимает взгляд чуть выше — рефлекторно, чтобы в случае перехода за дозволенные границы добавить ему отметин. Она говорит себе так, прислушиваясь к нему, высматривая любую зацепку: словно кинется сейчас первая, оголив клыки, вопьется глубже в раны, продерет до костей, как следует это месиво выжрет — и выплюнет. Ярость просится на волю, потому что она вовсе не собирается церемониться с человеком, разжижающим ядом изнутри её чувства. Она разминает ноющие костяшки, щелкает, хрустит; вся сейчас состоит из тонких нитей напряжения, твердых переплетов памяти, что хоронить былое не умеет. Это до видения с ним позволено было сомневаться, но он делает шаг — и этим начинает игру. Если он не собирается отступать, она заставит его это сделать.
Думать так — приятно. Она чувствует себя защищенной, окруженная крепким куполом гнева, собственное творение, которое спасает её от него. Прятаться за чем-то всегда было удобным выходом для Рей.
И ей не нравится, что он так нарушает дистанцию. Её пугают изучающие взгляды, иголками впивающиеся Рей в лицо — хочется расчесать ногтями до красных полос, закрыться, забиться. Но сначала — оттолкнуть его.
Она быстро, почти молниеносно впивается глазами в его лицо, в ответ. То, чего она ещё могла избежать, теперь так ярко отсвечивает ей запекшейся кровью шрама. Рей вспоминает, почему она старалась не смотреть на него в упор. То, что она всего лишь смутно предполагала, склоняясь к противоположному варианту, стало реальностью.
Злость с лица постепенно спадает, и сквозь неё виднеется непонимание. Удивление, возможно. Рей просто не успевает проконтролировать это. Изредка моргает, смотря то в его темные глаза, то на рану, чудом не повредившую ему зрение. Сместись она на миллиметр, и пылающий луч лишил бы его глаза. Рей внимательно следует по прошлой линии её меча, где гладкая бледная кожа рвется под натиском, начиная немногим ниже линии скул. Всё пугающее, невольно отталкивающее, так же и завораживает, и Рей не может остановиться, хотя и надо бы, если она до сих пор желает разорвать эту ноющую связь. Светлой вспышкой в её голове невольно возникает тот момент, когда он снял маску перед ней в первый раз, и она сравнивает, пытается сопоставить.
Он выглядит совсем другим.
Теперь в его глазах какое-то другое, неизвестное выражение, и она тяжело прикрывает веки, стремясь избежать повторного зрительного контакта.
Шрамы — это ничто. Тогда почему ей так трудно уяснить, что его лицо обезобразила она?
Наверное, потому что Рей не желала этого.
Она била со всей силы, атаковала его, и так раненого, но думать о том, что она оставит на нем свой вечный след — разве она могла об этом думать? И даже если бы она в тот день убила его, она ведь знала, что не ей смотреть на его агонию.
Её не мучили угрызения совести, ибо Кайло был черным призраком, монстром, который растворился в тот момент, когда она вместе с раненым Финном и Чуи отправилась на борт Сокола, оставив его на разрушенной планете. Это было то, что она должна была сделать. Отомстить за Финна с Ханом, обезопасить себя.
А теперь — живое последствие всех действий смотрело на неё сверху вниз.
Она вздрогнула. Что это было — сочувствие?
Нет. К таким, как он, сочувствие не испытывают. Он заслужил всё то, что получил. Рей заглушила этот всплеск, чтобы никогда больше к нему не возвращаться. Всё это не имело никакого значения.
Он просто должен исчезнуть из её мыслей.
— Зачем ты являешься мне?
Она выдает это требовательно, на одном дыхании. В вопросе никакого любопытства, лишь прямой призыв к действию, обернутый в более культурную форму, чем того можно было ожидать от джаккуинской девчонки: Проваливай.
— Чего бы ты от меня ни хотел, ты этого не получишь, — Рей уже переходит на шипение, морщится, как будто ей больно от его взгляда. — И я не буду повторять два раза.
Она уже не знает, куда деваться, клонит голову ниже, поджимает губы. Как часто Рей в жизни приходилось жалеть о том, что люди не исчезают по одному лишь первому её требованию, но никогда так сильно. В этот раз её рука соскальзывает с меча и не может исполосовать его тело. Рей оставляет ладонь висеть в воздухе, а ярость давится комком в горле — и говорить почему-то тоже тяжело.
Он не лезет сейчас в её мысли, не стремится узнать, что она всё так же одинока, и ей по-прежнему плохо спится, но одно его присутствие вызывает сильнейшую головную боль.
Почему?
На это никто не хочет давать ей ответа.

Одно невесомое касание выбивает её из шаткой уверенности своей защиты. Больно, больно — сквозь туман прорываются его слова, ещё больнее, чем это обжигающее прикосновение. В висках бешено стучит кровь, и самые страшные предположения оседают раскаленными углями в голове. Он лжет. Он должен лгать, потому что это не может быть правдой.
Сотни раз Рей отгоняла от себя его смутный образ: чем будет плох сто первый?
Говорит о каких-то узах, Силе, видениях. Рей сдерживается, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Судьба не может на самом деле подкинуть такую злую шутку: крепко связать с тем, кто для неё... Кто он? Мираж в пустыне. Ей не стоит ненавидеть его или противостоять ему. Надо просто успокоиться. Закрыть глаза.
Не так-то это просто, как кажется, когда он оказывается у неё за спиной. Рей резко разворачивается и не может сдержаться: надломленное удивление оставляет ей злые сосредоточенные черточки около губ. Она то ли сейчас засмеется, то ли точно уже выжжет ему глаза, которые не дают ей ответа, а лишь подтверждают сказанное. Затягивающе-черные. Пустые.
Возможно, обманчивый сон только и ждет того, чтобы она поверила в несуществующие узы, поддалась так невероятно похожему на Кайло Рена образу, и тогда ловушка захлопнется, точно не оставив ей спасения. Она до сих пор не собирается верить до конца, что он — настоящий. Особенно сейчас, после всего высказанного. Просто очень похожий. В кошмарах ведь тоже человек, гонящийся за тобой, внушает реальную опасность, а не мнимую? Но стоит пересилить себя, вглядеться в этого человека, дотронуться до него хотя бы, и он распадется на кусочки. И ты очнешься.
Она не собиралась применять меч, просто потому что это не подействует. Нужно одно лишь обезоруживающее движение — то, чего бы она никогда не сделала в реальности, и то, что тем самым докажет обманчивость происходящего. Рей поспешно рушит расстояние между ними несколькими шагами, и её рука вскидывается выше, прорезая воздух, который здесь будто накаленный, царапающийся. Всё ради того, чтобы она не позволила себе это сделать. Но ей не страшно. Нет-нет. Ей совсем не страшно.
Она кладет ладонь на его лицо, там, где шрам. Сначала это выглядит даже невинно, до тех пор, пока прикосновение не становится требовательным и хватким, несравнимым со всеми предыдущими. Рей вжимает пальцы в кожу Рена, как проверяет на прочность, ждет, в каком месте пойдет трещина, что уничтожит его окончательно. Но у него на лице и так бордовый разрыв, глубокий и кровавый, которого она украдкой касается кончиком пальца. Он не исчезает. Рана всё такая же шероховатая, а кожа, податливая под её пальцами, проникается теплом чужих рук. Рей сжимает крепче. Рей хочет, чтоб он исчез.
Но Кайло по-прежнему перед ней — и вот что ужасно.
Её рука отлетает назад, а ноги ищут пропасть, чтобы провалиться. Всё из этого в какой-то степени реально. Способность дышать куда-то улетучивается. Рей глубоко, порывисто вдыхает, и не может выдохнуть.
Она отрицательно мотает головой: запоздалый ответ на всю ту правду, что он произнес. Та же рука, что касалась его, упорно лезет в карман, ищет там меч. После такого она обязана проткнуть его лучом. Инстинкт самосохранения перевешивает все те альтруистические и сомнительные размышления, просто вопит и просит, чтобы всё это прекратилось. Она готова убить его во всех видениях, в какие ещё он сможет проникнуть чернильными красками кошмара, а затем — в реальности. Так даже проще. Она будет гнать его отовсюду, где он не появится, чтобы разрушить то, что не предназначено им обоим.
Рей пораженно выдыхает, когда оба кармана на проверку оказываются пусты. Он только что был там. Был ровно до того момента, пока она не коснулась его и тем самым разрушила последний шанс на защиту. Это не они здесь устанавливали правила, это видение, незамысловатое и абсурдное, игралось с ними как хотелось. Она с трудом вытащила руки из пустых карманов, посмотрела на собственные раскрытые ладони. И моментально сжала их в кулаки.
— Какой в этом всем смысл? — на этот раз Рей не избегает случая кинуть на него обвиняющий и потерянный взгляд. — Будешь являться, кружить около меня и не давать покоя?
Она не считала эту связь двусторонней: с её стороны всё выглядело так, что это он приходит и нарушает и без того неустойчивый новый мир, который она собирала по частям.
Хотя кто сказал, что это не она призывает его? Невольно. Случайно. Избегая больше всего на свете, но упорно продолжая думать об этом.
— Нет, нет, — она невесело усмехнулась. — Ни за что, — последние слова вышли сквозь сжатые зубы.

Она почти не способна двинуть ногами. Рей ещё смотрит на Кайло с недоуменной ненавистью мгновение, пока взгляд не тухнет, не падает куда-то вниз. В пропасть. Рей старается, как и прежде, ясно думать, ровно дышать, и ничего из этого не получается вполне хорошо. Возможно, она заснула не в самом подходящем месте, ведь последнее, что она помнит, это сырой и холодный камень, на который она опускается ровно на минуту, и реальность прорывается дразнящими отрывками, заставляет её передернуть плечами, развернуться, ища точку опоры.
Да. Ей просто холодно. Это не страх.
Рей уже не видит его, но сделать новое движение по-прежнему необоснованно физически больно, словно её сейчас правда привязывает к нему, будто эти нити даже оставляют ей раны. Она зажмуривается, совершая усилие, не заботясь о том, как сейчас это всё выглядит со стороны. Словно всё, что он говорит ей — не только что выдуманный бред воспаленного ума.
Она срывается на бег, отталкиваясь от земли. Не намерена оборачиваться, бороться или кидаться словами. Всё, чего она хочет, это лишь проснуться. Разве просит многого? Ей не нужно ничего больше, кроме как вернуться к былому счету, где не ломают годами выстраивающиеся стены одиночества — и одно допущение оказаться за пределами этого мира кажется смертельным. Ей надо верить, что это ложь, точно так же, как и в то, что за ней вернутся.
Что-то страшное случится, если одна из основ, трепетно собираемых Рей, рухнет. Как ребенок, не желающий выходить в темный коридор — она не знает, что точно в этой тьме, но абстрактное «монстры» витает в воздухе, зовет её. Монстры. Там не один только Кайло, да и он — не самый страшный из них.
Она уже совершила роковую ошибку, подойдя близко к тьме, шепчущей трепетно и осторожно: «Убей».
И ей не хочется испробовать это снова.
Туман вокруг сгущается, липнет прозрачной паутиной повсюду и мешает промчаться, не глядя. Бег не становится легким, а время и пространство, которых здесь не существует, не дают понять, убежала ли она достаточно и можно ли прекратить, потому что вскоре, Рей кажется, что слишком быстро, она не может перевести сбившееся дыхание, и тяжесть собственного тела ощущается вдвойне остро — приходится остановиться. Несмотря на внутреннюю мольбу не прекращать, она стоит, покорно ждет, когда это кончится, и фокусирует расплывшийся пейзаж, никак не собирающийся в единую картинку. Темно ли сейчас? Светло? Значит ли это, что у неё получается выпутаться из видения? Рей с воскресшей надеждой следует подсказке, заставляет себя через силу передвинуть не слушающиеся ноги. Трава покорно ломается, шуршит, и Рей становится чуть смелее. Не свет в конце тоннеля её ведет и не затягивающий мрак — одна лишь сжирающая вера, что всё кончится. Она делает ещё шаг.
Хрипы неожиданно прорезают ей горло, и воздуха снова катастрофически мало. Рей шипит, как обжегшаяся, и невольно замирает. Нежеланная оглядка назад — она не уверенна, хочет ли на самом деле знать, находится ли он сейчас у неё за спиной или — нервный, резкий поворот головы — впереди.
Под её пальцами словно всё ещё ощущение его лица, живого, ломающегося лица, и руки хочется до иссушения купать в соленой воде Эч-То, тереть до красноты, пока все следы не сойдут. Судорожно не вглядеться в свои ладони её заставляет только то, что помимо этого сковывающего чувства, она помнит, замечает его колебание: он отстраняется назад, и перчатки к лицу, закрыться, исчезнуть...
Рей хорошо чует чужой страх, особенно, когда он схож с её. Пелена собственного не дала ей разглядеть всего как следует, но теперь — всё так правильно.
Он тоже боится.
И лучше бы ему прекратить всё это. Лучше бы ему точно так же опасаться её, оставить в путаницах одиночества, прекратить всё делать ещё сложней.
Иначе она не ручается за себя, понятия не имеет, что сделает, когда он появится перед ней снова. Бежать вечно не выйдет, если он не собирается отступать с первого раза.
Дрожь страха отсчитывает ей последовательную вереницу мурашек по спине — что в этих узах есть ещё, кроме видений?